Пишет Папа Солнышки:
Солнышко – это наша любимая доченька Олюшка. А ещё подписчики YouTube-канала «Елена и Олюшка» добавили в наш лексикон несколько чудесных домашних имён для Олюшки.

Например, алтышка, что означает «милашка». Янголятко, что переводится как «ангелочек». Спасибо за это подписчикам!

А вообще, хоть я и не прав, люди для меня делятся на два класса. Первый – кто любит нашу чудесную малышку. Второй – кто считает, что… Впрочем, не хочу писать в этом посте всякий негатив, тем более что 30 августа у нас был большой праздник – 9 лет нашему чуду.

9 лет с нами этот замечательный человечек, воплощение Любви и Нежности. Она привнесла в нашу жизнь столько всего замечательного, что это перевешивает и все сложности нашей жизни, и то, что Жена все 9 лет практически не отходит от Олюшки, и то, что никаких отпусков, Турций, Египтов и т.п. А проще говоря, мы счастливы, что у нас есть это чудо. Хотя это и нелёгкое счастье. Но – счастье.

А ведь врачи не давали никаких шансов, но, Слава Богу, они оказались неправы. Точнее – Господь нам помог и послал нам это чудо.

Мне страшно представить, чтобы с нами стало, если бы мы… Ну, вы понимаете.

И вот праздник. Спокойно, мило, по-семейному. Само собой, что центром празднования была Олюшка. Музыка, шарики, заказ из Макдональдса (да-да, мы любим Макдональдсом побаловаться иногда) и оригинальный тортик, который имениннице и всем нам очень понравился.

Таких деток в мире раз-два и обчёлся. Диагноз не такой уж и редкий, 1 на 100 000, но в 99% случаев до родов дело не доводят. А эти детки показывают, что, чтобы не случилось, какой бы диагноз не поставили, самое главное – это Жизнь. Господь её даровал и человек не имеет права этот дар отвергать.

Кстати. Мы следим на всеми этими детками. И видим, что все они похожи. Добротой, трогательностью, светом.

Теперь уже предвкушаем 10-летие. И верим, что Господь нам поможет и как-то всё управится. Юбилей, как никак.


***Папины истории

Нашему Солнышку целых 7 лет! Для нашей семьи это событие знаковое.

Наше сокровище из разряда младенцев перешло в разряд отроковиц. Хотя чисто внешне она, конечно, такая же маленькая и миленькая девочка.

К празднику подготовились — заказали и гелиевые шарики с большой цифрой «семь», и очень интересный (а как потом выяснили — очень вкусный) торт, и домашнюю фотосессию. Собственно, из-за этого и заметка выходит только сейчас — ждали фотографии.

Как-то быстро эти семь лет пролетели… Сначала, в первые годы пребывания Олюшки в реанимации, каждый день нам разрешали видеться с ней не более десяти минут, потом стало получаться быть рядом почти весь день. Самое тяжёлое было тогда — это уезжать из больницы домой, оставляя Олюшку одну…
Затем произошло большое событие — с огромной помощью моих читателей удалось найти в Германии пусть и весьма подержанный, но рабочий аппарат ИВЛ «Карина». Олюшка смогла наконец-то дышать на портативном аппарате, и мы, через три года после её рождения, забрали наше чудо домой.
Однозначно скажу, что дома ей гораздо лучше.
И вот – уже 7 лет!

Мама Олюшки практически никуда не выходит, малышка всё время должна быть под присмотром, мало ли что, вдруг надо экстренные меры принимать.

Только по воскресеньям выезжаем, когда приходит на подмену медсестра. Ну, и редкие какие-то поездки по делам или на концерт в филармонию. Но это, повторюсь, очень редко.
То, что делает и как живёт мама, не иначе как подвигом любви и самоотречения не назвать, но она сама так не считает. Главное, что наше Солнышко с нами, и наполняет нашу жизнь океаном любви. Воплощение принципа «здесь и сейчас» в полной мере. Потому что вперёд мы не заглядываем, а назад не оглядываемся.
Олюшка сейчас с нами, и мы счастливы от этого.

*** Мамины Заметки

Спасибо за подарки для Олюшки, замечательные люди современности!
Алексей! Вы бесплатно починили наш видавший виды ИВЛ «Карину», а ремонт (мы знаем) был очень дорогостоящий! Мы Вас очень благодарим и слова благодарности складываем в наших сердцах! Помогай Вам Бог в Ваших трудах и в других жизненных областях!

Ирина, спасибо за внимание к нашей семье! Как всегда — это трогательно .

Галочка, ты удивила! Спасибо! Сюрприз был очень приятный и необыкновенно вкусный!

Гаяне Юрьевна, Вы стали для нас не просто учительницей музыки, а близким человеком. Спасибо за Ваши изумительно тёплые слова!

Стас, спасибо тебе, что ты привозил расходники для Олюшки из хосписа. И что благодаря тебе у нас есть этот сайт!

Спасибо всем ученикам Ивана Ивановича, которые, несмотря на сложные времена из-за ковида19, остались с ним. Этим самым вы очень помогаете нашей семье!

Спасибо всем людям, читающим нас и желающим добра!

Отец Виталий, Вы наш еженедельный ангел-хранитель. Низкий поклон.

Вы тоже подумали, что это Олюшка? Нет-нет, не она, но очень похожа, правда? Это Дунья. Именно ДУНЬЯ! Прекрасное дитя с прекрасным именем прекрасных родителей! Мы с Макаром, когда смотрим на неё, то умиляемся бесконечно. И нам видится в ней Олюшка, которая сама дышит, держит головку, бегает, прыгает, резвится, пьёт чай. Глаза идут на влажное место, но это слёзы какой-то светлой радости. Пусть у Дуньи всё будет хорошо! Всегда!

Поэтому, друзья, обращаюсь ко всем вам. Пожалуйста, примите участие в судьбе этого прекрасного человечка!

У Дуньи ахондроплазия. Это тоже, как у Олюшки, скелетная дисплазия, но, в отличии от нашей, совместимая с жизнью и не требующая адаптации. Она обычная милая девочка. Отличается от других малышек только сантиметрами. Но полгода назад Дунья перестала слышать. Совсем. Сейчас ей три года, и нужно не упустить время, чтобы восстановить слух – сначала предоперационный период подготовки, потом операция. Это длительно, но возможно. Нужно ехать в Москву (они живут в Тунисе, мама — россиянка, папа — из Туниса), там находиться, проходить обследования и лечение. Это тоже возможно. Ещё это очень дорого. Дополнительная трудность в том, что папа Дуньи незадолго до глухоты девочки перенес операцию на позвоночнике и пока не может полноценно двигаться, не говоря о том, чтобы содержать в этот период семью – все накопления ушли на оплату его операции и реабилитацию, потому что он был совсем обездвижен, и надежды на то, что он будет ходить были минимальны. Мама сейчас одна со всем справляется: ищет лечение для Дуньи, зарабатывает на жизнь семьи и лечение Дуньи пошивом платьев (очень красивых, кстати!), поднимает мужа на ноги.

Идут Рождественские дни – они особые, потому что даже ко дню рождения близкого нам человека или друга мы готовим ему в подарок что-то такое, что будет приятно, радостно, а ко дню рождения Творца? Что подарить Владыке вселенной? Он есть Сам Любовь, поэтому, наверное, лучшим подарком Ему будут дела Любви, которые выражаются прежде всего в помощи нашим ближним. А кто наш ближний? Это тот человек, который сейчас нуждается в нас. Дунья очень на данный момент нуждается!

И умягчатся наши сердца, и Дунья будет слышать!

Банковский перевод:
Владелец: Анна Александровна Русакова
Номер счета: 40817810538255331344
Наименование банка получателя: МОСКОВСКИЙ БАНК СБЕРБАНКА РОССИИ г. МОСКВА
БИК: 044525225
Корр. счёт: 30101810400000000225
ИНН: 7707083893
КПП: 773601001

или

Перевод на карту

Сбербанка

4276 8383 3297 4437 

Анна Александровна Русакова

 

P.S. Смотрите, это какая-то совершенно необыкновенная ДУНЬЯ (клик)
Следить за успехами Дуньи можно через аккаунт ее мамы Анны в Инстаграме @byannarusso

Счастье человеческое

ЕЛЕНА КОРОВИНА | 22 СЕНТЯБРЯ 2008 Г.

Я ничего не хочу… Я и так уже счастлив.

 И.С. Тургенев

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Парк культуры».

Я быстро вошла в вагон и с удовольствием плюхнулась на свободное место. Привычным взглядом окинула пассажиров, сидящих напротив меня. Вдруг сердце знакомо вздрогнуло, и я невольно подалась вперед. Девушка в легком весеннем, оливкового цвета, пальто. Овальное красивое лицо, кожа изысканно светлая, до бледности. Прямой нос, большие лучистые глаза-каштаны, строгие губы. Все черты тонкие, изнеженные. Маленькая родинка у правого глаза. Волосы до плеч – темные, пышные, вьющиеся. Что-то греческое, неуловимо строгое, древнее.

Неужели Евангелина? Евангелина Катранис?

– Ева, – отчетливо произнесла я, и напряжение в глазах девушки, тоже всматривающейся в меня, сменилось блеском радости.

– Ирочка!

Мы вскочили со своих мест и обнялись.

– Я тебя сразу узнала, Ева. Ты ничуть не изменилась! – воскликнула я.

Мягкий голос объявил название станции. Ева встрепенулась.

– Торопишься? Я с тобой выйду: поговорим, – предложила я.

Мы с Евой сели тут же, в метро, на скамье. Я крепко сжимала ее тонкие руки в своих, и мы смотрели друг на друга с восторгом и счастьем.

– Ты в Москве теперь живешь или нет? – начала я, желая как можно скорее узнать о жизни своей бывшей одноклассницы.

– Да, в Москве.

– Давно приехала?

– Четыре года назад.

– Четыре года! И я ничего не знала, Ева! – почти ужаснулась я.

– Но ведь ты переехала. У меня не было твоего нового адреса, – с тихой улыбкой говорила Ева.

– Ну да. Просто как-то удивительно. Сколько бы еще так жили рядом и ничего не знали друг о друге? – я сжала Евины пальцы и неожиданно почувствовала, что мне в кожу врезается обручальное кольцо подруги.

– Ты замужем? – радостно удивилась я.

– Да.

– Поздравляю! Что творится! Тебе сейчас двадцать два, а мужу?

– Двадцать шесть.

– Как его зовут? Кем работает? Ну, говори же, Ева! – я почти дрожала от нетерпения.

– Дима. Он предприниматель. Сетевой маркетинг и все из той же сферы. У меня есть дочь Леночка.

– Поздравляю! Ева, милая, ну, ты оперативно работаешь! – рассмеялась я. – Сколько дочке?

– Три года.

– А во сколько ж ты замуж вышла?

– В 18. Я Диму давно знала. Когда мы с мамой вернулись из Греции, мне как раз исполнилось 18. Дима почти заставил меня выйти за него. Не хотел ждать.

– Ясно. Ева, ты учишься где-нибудь?

– Пока закончила первый курс филфака МГУ. Потом ушла в декретный отпуск.

– Ну, ты даешь! – восхищенно прошептала я.

Ева посмотрела на часы.

– Ирочка, голубка, мне надо ехать. В поликлинику за справкой. Врач ждать не будет.

– Конечно, конечно! – мы встали.

– А где ты учишься, Ира?

– В медицинском. Первый Мед. Безумно нравится.

– Молодец. Запиши мой адрес и телефон. Придешь в гости.

Мы с Евой наскоро попрощались, расцеловались.

– До встречи, Ирочка.

– Подожди, – я схватила ее за рукав. – Какая теперь у тебя фамилия?

– Лазовская.

Я шла по Ленинскому проспекту в 1-ю градскую больницу на практику и думала о Еве. Она училась в моем классе несколько лет. Русская по матери и гречанка по отцу. Это он назвал дочку красивым и нежным именем Евангелия (по-гречески), Евангелина (по-русски). А мы звали ее просто – Ева, по-дружески.

Ева до пяти лет жила в Салониках. Затем, после трагической гибели отца, вернулась с матерью в Россию, поступила в первый класс. Она сразу зарекомендовала себя как тихая отличница, рассудительная и умная не по возрасту.

Из-за высокого роста и серьезного, не детского, отношения ко всему, она считалась у нас самой взрослой, старшей, непререкаемым авторитетом, хотя была ровесницей многих девчонок.

То ли оттого что Ева была верующей, то ли просто от природы, от особенности характера, у нее была потребность все время помогать кому-нибудь, утешать, выслушивать чужие проблемы; в общем – быть нужной, быть необходимой другим. Странно, но почему-то у нее это превосходно получалось. Уже в старших классах некоторые мои педагоги и старшеклассницы дожидались Еву на переменах либо после уроков и о чем-то разговаривали с ней, внимательно вглядываясь в ее лицо. Ребята из нашего класса уважали Еву и никогда не позволяли себе разговаривать с ней небрежно, свысока, привалившись к подоконнику или засунув руки в карманы джинсов. А Ева стояла прямая, с расправленными плечами, и что-то спокойно, с достоинством отвечала собеседнику, глядя в его глаза и чуть наклонив голову. Евина «нужность» была неоспоримой. Наш классный руководитель, учитель истории, как-то назвал ее талант «нейролингвистическим программированием». Ева долго смеялась после его слов, что случалось с ней редко, – она и представления не имела, что это такое.   Мы прислушивались к советам Евы и порой как-то бессознательно перекладывали различные обязанности и ответственность за «внутриклассные» решения на нее; на всех школьных собраниях, огоньках, праздниках, во всех походах Ева была незаменимой.

Когда умерла моя любимая бабушка, воспитывавшая меня с детства, мне казалось, что я не смогу прожить без нее и дня. Она умерла неожиданно – от инсульта, и я никак не могла поверить, что ее больше нет. Ева не сказала мне ни одного слова утешения. Просто обнимала и выслушивала мои сбивчивые истеричные рассказы, терпеливо снося мои рыдания и жалобы.

Она присутствовала со мной на похоронах и здесь также молчала, позволяя мне отплакаться. Затем настал момент, когда у меня не осталось больше слез. Ева это почувствовала, и как-то ненавязчиво и просто мы оказались с ней в церкви.

«Перекрестись. Повторяй за мной: «Упокой, Господи, душу рабы Твоей Татьяны…», – шепотом учила Ева. – Поставь свечку… Еще перекрестись…».   Я все делала, как она говорила. Мне было очень приятно слушаться Еву.

…В ту пору мы учились в восьмом классе. А через год она уехала с матерью в Грецию – их пригласили бабушка и дедушка Евы.

Сначала Ева писала моей однокласснице, письма приносились в класс и читались всеми, затем постепенно связь прервалась. Впереди были выпускные экзамены, неизведанный запах свободы и, что поделаешь?.. Ева далеко-далеко в солнечной чужой стране. А теперь! Я шла и чувствовала, что душу прошивают золотые нити огромной радости. Сколько всего произошло! Ева живет в Москве! Ева замужем! У Евы ребенок! Вот счастливица! И завтра я пойду к ней в гости! Завтра!

Ева с милой, радушной улыбкой открыла мне дверь. Она была в тёмно-зелёном домашнем платье, облегавшем ее стройную тонкую фигурку. И словно угадывалось в этой фигуре, прямой осанке и строгом профиле что-то античное, греческое. Воинственная Афина-Паллада. Афродита. Двухкомнатная квартира Евы была уютной и просторной. Все как-то мило, просто и удивительно радостно из-за большого количества светлых пейзажей на стенах. Засушенные изящные цветочки в вазочках, домашние растения, высокая раскидистая пальма в кадке – было такое ощущение, словно я попала в цветущий сад. В углу, на полке, стояли иконы под навесом плюща.

Я протянула Еве свой подарок – тортницу и три розы – и спросила, где дочка (для девочки я принесла мягкую игрушку).

– Лена спит, – Ева указала рукой на закрытую дверь другой комнаты. – Это у нас детская.

– У вас так здорово! Словно райский сад, – улыбнулась я. – Ева, а где твой Адам?

– На работе, – подруга скрестила руки на груди. – Бедный, он работает с утра до ночи. Ну, идем пить чай.

Мы долго пили на кухне чай с изумительно вкусным тортом, который испекла Ева, и говорили, говорили… Я была совершенно очарована её фотографиями. Греция, море, древние монастыри, гора Афон, сфотографированная с вертолета… Свадьба Евы. Безмятежная сказочная невеста: редкий контраст смугловатой матовой кожи и тёмных пышных волос с белоснежным, свадебным… Лучистое, счастливое лицо и необыкновенно красивое платье, похожее на невесомое облако, – из белого сверкающего газа и кружева (оно шилось в Греции на заказ). Смех, свет, веселье во всём облике. Муж Евы – высокий симпатичный брюнет со строгим взглядом карих глаз. Вот молодожены гостят в Салониках. Вот Ева с коляской…

Мы много говорили о свадьбе. Я восхищалась фотографиями и как-то почти бессознательно, по старой памяти, начала жаловаться подруге на свою несчастную жизнь. Я подробно рассказала о своем бывшем любимом, о несостоявшейся свадьбе.

– И ты, Ирочка, как 15-летняя девочка, решила, что на этом твоя жизнь закончилась? И больше не будет ни одного радостного дня? – смеясь, спросила Ева.

– Нет, разумеется, нет. Но это было так неприятно, Ева, – вздохнула я. – Когда действительность идёт вразрез с твоими мечтами, это очень обидно. Так хочется быть счастливой!

Моя подруга вдруг стала серьезной и, положив руки на колени, сказала:

– Ирочка, знаешь, как-то жена поэта, кажется, Осипа Мандельштама, стала доказывать ему, что она очень несчастлива. И муж спросил ее: «А кто тебе сказал, что ты должна быть счастлива?» Вот и я хочу спросить тебя: милая Ира, с чего ты взяла, что ты должна быть счастливой?

Я удивленно посмотрела на подругу. Такого вопроса я никак не ожидала. Перебравшись вслед за Евой в сферу литературы, я ответила первое, что пришло мне в голову:

– Ну, все люди должны быть в идеале счастливыми. Вот какой-то классик, например, писал, что человек создан для счастья, как птица для полета.

– Ну-у, классик! – рассмеялась Ева. –   А Достоевский, тоже, кстати, классик, писал, что человек рождается для того, чтобы как следует пострадать на земле. Вопрос в том, к словам какого классика примерять свою жизнь, свои мечты.

– Ева, перестань. Давай сворачивать полемику. Спустись ниже. Согласись, что любой человек стремится к счастью. Любой. Ты и я – мы стремимся создать семью, завести детей. Хотим любить и быть любимыми. И у тебя все получилось, Ева. И ты с высоты своего счастья смотришь на других людей и проповедуешь почему-то страдание, – с легким раздражением произнесла я.

– Я счастлива… – неожиданно проговорила Ева, и на губах ее возникла странная грустная улыбка. – Я счастлива, – повторила она как-то безнадежно. И вдруг встрепенулась:

– А все-таки, Ирочка, давай чуть-чуть порассуждаем. Да, любой человек стремится к счастью, но зачастую он ищет его там, где не надо. Можно купить машину, квартиру, норковую шубу – и счастья не будет. Это извечная истина. И вообще понятие «счастье» лежит совсе-е-ем в другой плоскости. И изредка пересекается с материальными благами. Изредка и всего лишь на мгновение.

– Да ну что ты говоришь, Ева! Это частное мнение. Каждый человек сам определяет, что для него является счастьем! – воскликнула я.

– Да, но как глубоко несчастен тот человек, для которого счастьем является покупка новой машины или шубы… – грустно заметила Ева.

– Ну, это твое мнение! Я, например, безумно счастлива, что купила себе наконец-то тот мобильник, который давно хотела, и давай не будем больше спорить, – попросила я.

Мы посидели немного молча, и я с любопытством спросила:

– А что для тебя является счастьем? Наверное, твоя семья?

– Нет, – сразу же, с готовностью ответила Ева. – Мое счастье – это жить в ладу со своей совестью. Совесть – такой судья, от которого никуда не денешься. Можно, конечно, долгое время запихивать ее в самый дальний угол души, но совесть обязательно когда-нибудь встанет во весь рост и потребует за все ответа, – с болью в голосе закончила Ева и замолкла.

«Как пафосно. Нет, Ева как всегда в своем репертуаре: само совершенство, идеал, – подумала я и внезапно поняла, что «идеальный образ» подруги начинает меня сильно раздражать. – Такого не бывает. Начиталась в свое время книг о разумном, добром, вечном; о высоких материях. Но мужа, однако, отхватила какого! В тихом омуте…».

– Ладно, проехали. Лучше расскажи о свадебном путешествии, ты обещала.

Моя подруга неожиданно встала со стула и прислушалась.

– Леночка проснулась. Извини, я сейчас.

Ева быстро ушла в комнату. Я услышала доносящийся из детской жалобный писк, хныканье и затем голос Евы, успокаивающей дочь. Я думала, что подруга выйдет ко мне с девочкой на руках, и достала игрушку из пакета. Ева, войдя в кухню одна, быстро взяла из шкафа молочную смесь и включила плиту.

– Сейчас покормлю ее, – улыбнулась она, помешивая ложкой яблочное пюре и добавляя туда творог.

– Ева, ну что же ты не показываешь мне свое сокровище? – удивилась я.

– Ты не думай, я ее не прячу, – вдруг печально ответила Ева и вытерла руки о фартук. – Просто Лена тяжело больна. Очень тяжело. Пойдем.

Сколько горя, боли и безысходности было в глазах и словах Евы!

– Чем она больна? – тихо спросила я.

– Ты учишься в медицинском. Может, этот термин тебе уже известен, Ир. У Леночки органическое поражение головного мозга.

Я застыла в дверях детской. Этот термин был мне очень хорошо известен. Более чем хорошо. Наш врач-невропатолог, преподаватель анатомии и патологии, со свойственным многим медикам цинизмом называл таких детей «вяло рефлексирующими кусками мяса». Не знаю, быть может, в какой-то степени он и был прав. Это дети, которые самостоятельно могут лишь дышать, глотать и выделять… И все. Я с ужасом посмотрела на Еву, а потом перевела взгляд на розовую кроватку… Там лежала девочка (на вид она казалась крупным годовалым ребенком) – в ярких ползунках, коротко подстриженная, светленькая, с невидящим затуманенным взглядом… Около нее висели погремушки, цветастые мягкие игрушки. В изголовье стояла маленькая икона.

– Лена, Леночка, ты посмотри, кто к нам пришел! – заворковала ласково Ева, беря дочь на руки. Голова Лены безжизненно свесилась с плеча Евы.

Девочка в три года не могла самостоятельно держать голову. И никогда не сможет.

– Здравствуй, Ленуля, – чужим голосом проговорила я и поставила рядом с ее кроваткой свой подарок.

Лена жалобно и как-то нудно пищала, тыкалась носом в плечо матери, ничего не видя и никого не слыша.

– Ну, пойдем кушать. Совсем заморили мою ягодку голодом. Леночка будет кушать! – ворковала Ева.

Я с плохо скрываемым ужасом смотрела, как ребенок ест. Ева положила дочь к себе на колени, обхватила ее одной рукой за шею и пальцами раскрывала рот девочки. Лена дергалась, давилась, с трудом, утробно, мучительно глотала и напоминала мне… не до конца ожившую куклу. Слюнявчик, лежащий на руке Евы, был заляпан; пюре стекало по подбородку ребенка. Внезапно Лена сильно покраснела и натужно, громко и хрипло закашляла. Я машинально вскочила со стула, наклонилась к девочке.

– Ничего, ничего… Это бывает, – быстро остановила меня Ева. – Сейчас она откашляется. Я приучаю Лену к жидкой пище, это для нее тяжеловато; легче, когда кусочками… Подай, пожалуйста, вон то полотенце с утятами. – После еды Ева умыла дочку и, качая ее на руках, села напротив меня на стул.

– Вот такая у нас Леночка, – с печальной улыбкой проговорила Ева.

Я молчала, смотрела то на Еву, то на ее дочку и пыталась осознать все, принять ту мысль, что Ева будет мучиться с ней всю жизнь.

– Но, Ева… неужели… неужели врачи не могли определить болезнь ребенка, когда ты была беременна? – воскликнула я .

Ева довольно холодно на меня взглянула.

– Ну, и что я бы тогда сделала? Что? Пошла на аборт? Убила бы ее только за то, что она тяжело больна?

Ева отнесла дочку в кроватку.

– А Дима как… – вдруг начала я и осеклась, подумав, что зря начинаю этот разговор.

– Ты знаешь, Ирочка, во время беременности он просто носил меня на руках. Я так берегла себя. Никаких стрессов, переутомления, болезней… И вот наша девочка родилась такая. Дима предложил отдать ее в дом для детей-инвалидов, – спокойно рассказывала Ева. – Даже настаивал. Но я не согласилась. Я не могу отдать собственного ребенка куда-нибудь в такое место. Это моя дочка, и я буду растить ее. Это трудно, но это моя Лена.

Мне показалось, что в уютной квартире Евы все изменилось. Стало трудно дышать, цветы потеряли свою пестроту, пейзажи стали мрачными, темными. И все здесь так грустно, плохо. И все – каждая вещь здесь – несет тяжелый груз свинцового, неизбывного горя. А я называла Еву счастливицей! Но ведь она и ведет себя как вполне счастливый человек!

Ева смотрела на стену и тихо рассказывала:

– Я думаю, что у Димы кто-то есть. Может, я сама виновата… Но я ошиблась в нем, а Дима ошибся во мне. Самое тяжелое, Ира, – это, наверное, когда теряешь доверие к человеку, которого так любил, кому так верил. Дима был совсем другим! Ну, или мне так показалось. Я совсем не умею разбираться в людях, как выяснилось. Совсем. Я никогда не думала, что буду настолько любимой! Настолько, Ира! У нас Димой было такое единение всего внешнего мира и внутреннего, что мы могли общаться… невербально! Он словно прочитывал мои мысли, мои желания. Такое редко бывает, Ирочка, очень редко. Мы понимали друг друга по каким-то неуловимым признакам. Например, Дима неожиданно делал мне подарок, о котором я мечтала очень давно, причем он ничего не знал. Я к нему: «Ну, как же ты догадался?». А он улыбается: «Я знал, что тебе будет приятно». Откуда знал? Вот, Ира… А потом родилась Леночка… Как все изменилось! Она первый год много болела: почки, потом простуда, грипп, грипп и снова простуда. Мы из больниц практически не выходили. И видя, как Дима меняется, ну, приезжает к нам грустный, недовольный, раздраженный, я думала: «Ну, почему же так?». Потому что какая-то медсестра из роддома посоветовала ему: «Уговори жену оставить ребенка. На кой он вам нужен, проклянете все. Молодые, все впереди – еще себе родите здорового». Это он мне потом рассказал. Или потому что у его лучшего друга здоровый сын, ровесник Леночки, уже стихи читает… И вот, Ирочка, я поняла причину. Она была очевидна. Наша любовь, скорее даже влюбленность, не прошла проверки на прочность. У нас с Димой, как выяснилось, разные понятия о любви. Когда все хорошо, любовь тут как тут – цветет и благоухает, а когда все плохо… Дима, наверное, не понял, что настоящая любовь – это жертва. Для него любовь – это совсем другое, это наш медовый месяц в Греции. Никого тогда не существовало, кроме нас двоих в мире, – Ева задумалась и замолчала, опустив голову.

– Боже мой! – вырвалось у меня, и на глазах выступили слезы. – Ева, и как ты живешь? Сама мучаешься, и Лена мучается!

Ева отрицательно покачала головой.

– Единственный человек, который мучается в этом доме, – это Дима. Он стесняется Лены, ему стыдно, что у всех «нормальные» дети, а его дочь так больна. И он меня считает ненормальной после того, как я отказалась отдать Леночку в дом ребенка.

– Ева, но у тебя ведь могут быть еще дети! – воскликнула я.

– Ирочка, это очень больной вопрос,– горестно зашептала Ева. – Я всегда хотела, чтобы у меня было много детей. И Дима тоже не против второго ребенка, он против Лены. Понимаешь, против Лены. В общем, очень много проблем, все очень непросто, Ир. Да плюс еще у нас уже психологический барьер – а вдруг второй малыш тоже родится таким… нездоровым?

– Ева, ну тем более! Если есть вероятность рождения и второго ребенка с таким заболеванием… – я запнулась, проследив за реакцией подруги, – ну, можно сделать специальные анализы, и ты сможешь прервать беременность, если… – я резко осеклась, вспомнив, что Ева верующая и никогда не сделает аборта. Ева, очевидно, тоже поняла причину моей заминки.

– В какие страшные, жестокие рамки ставит человека вера! – с горечью произнесла я. – Того нельзя, там грех, тут грех, этого тоже нельзя! Это же мучение! Мучение всю жизнь!

– Вера здесь ни при чем, – спокойно отозвалась подруга. – Ты думаешь, если бы я была неверующей, я бы смогла отдать Лену в интернат? Вера просто помогает нести этот тяжелый крест, без нее я бы не выдержала. Лену я очень люблю – очень, как любая мать… Да, с ней тяжело, ей самой часто очень тяжело, но мы все стараемся терпеть и помогать друг другу.

– Это слишком тяжело, Ева. Слишком.

– До чего же мы все стремимся к максимальному комфорту! Так хочется всем жить под колпаком, как принц Гаутама, и искусственной стеной отгородиться от боли и страданий! Мир должен состоять из сплошного счастья – моря голливудских улыбок в 33 зуба. А тех, кто не вписывается в наше понятие счастья, можно убрать: они разрушают стройную гармонию. Абортируем больных детей, изолируем всех инвалидов, всех умирающих поместим в хосписы! – Ева говорила искренно, и руки ее чуть дрожали. – Ирочка, милая, вера здесь ни при чем. Человек свободен. И всегда сам решает: убивать ребенка, который помешает его счастью, или нет. Мать, что самое страшное, выступает в роли судьи. Она судит чужую, не принадлежащую ей жизнь, – Ева вздохнула. – Ира, я не мазохистка, и я бы все отдала, чтобы моя Леночка была здорова. Но Бог послал мне именно такого ребенка – и это моя дочка, и я люблю ее такой, какая она есть. Это крест, Ирочка. А от креста, как и от совести, никуда не денешься. Скинешь его на время, а потом он придавит тебя с новой силой.

В глубине души я была согласна с Евой. Я восхищалась ее силой духа. Для меня этот подвиг был бы слишком тяжелым, невыносимым.

Часы показывали семь вечера.

– Надо Леночку собирать на улицу. Я гуляю с ней через день, – мягко проговорила Ева. – Она такая слабая! Простужается очень часто.

Мы прошли в детскую. Лена не спала и затуманенным взором смотрела мимо нас.

В это время хлопнула входная дверь.

– Это Дима вернулся.

Мы вышли в коридор, и Ева нас познакомила.

– Очень приятно, – Дима искренне улыбнулся мне. Лицо его было чуть тревожным и усталым. Ева поспешила на кухню разогреть ужин. Я следила за ее тонкими руками, беззащитно выглядывавшими из-под рукавов платья. Она быстро, ловко выложила вилку, нож возле тарелки, салфетку, чашку… Эти руки совсем недавно держали детский пластмассовый поильник с бабочками, пытаясь напоить дочку.

…Ева позвала мужа.

– Ужин я разогрела. Обязательно выпей морса из смородины, сейчас авитаминоз у всех, – тихо сказала Ева.

– Такой заботливой жены нет ни у кого, – Дима весело кивнул мне на Еву.

– Не говорите, Дима! У нас в классе Ева была для всех сестрой, и матерью, и личным психологом! – поддержала я.

– Мы сейчас с Леной идем гулять, а ты кушай, – словно виновато произнесла Ева.

Дима рассеянно кивнул и отправился на кухню.

– Ева, включи, пожалуйста, мне третий канал.

В детской Ева долго собирала дочку на прогулку.   Она пела вполголоса песни, читала стихи, делала «сороку», а глаза девочки отрешенно, безучастно смотрели в какой-то другой, известный только ей мир.

Наша Лена громко плачет,

Уронила в речку мячик.

Тихо, Леночка, не плачь:

Не утонет в речке мяч…

– с выражением читала Ева, целуя ребенка.

Я услышала, как Дима прибавил громкость телевизора, а потом крикнул:

– Ева, перестань! Ты же знаешь, что она ничего не понимает!

Ева замолчала, а потом зашептала дочке:

– Не обращай внимания, Леночка. Папа просто устал. Я тебя люблю, ягодка.

…На улицу Ева вышла первая – с Леной на руках. Дима понес коляску (лифт не работал), а я – сумку с книжками и игрушками для ребенка.

– Хорошо, что вы зашли в гости, Ира, – неожиданно сказал мне Евин муж и через силу улыбнулся. – А то знаете, никого… Раньше друзья, туда-сюда, а теперь… Боятся помешать, что ли? Ребенок больной. Кому захочется, конечно… – у Димы было расстроенное, угрюмое лицо, и я решила, что надо что-то ответить.

– Вы знаете, Дима, – забормотала я, – Леночка словно все-все понимает, только не говорит.

– Ага, – с усмешкой кивнул Дима. И добавил: – Как собака.

На втором этаже он с грохотом поставил коляску и с отчаянием посмотрел в окно на тонкую фигуру жены с дочерью на руках.

– Больше всего мне жалко Еву. Дура она. Дура. Я ее очень люблю. Я не могу видеть, как она мучается. А это мучение ухаживать за таким ребенком. Ну, Ира, подумайте сами – ну, пролежит Ленка таким макаром при хорошем уходе лет до 30. Дольше они не живут, мне врач сказал. Ну, сколько будет Еве? За 50! Вся жизнь, все лучшие годы выброшены на ветер! Ну, ладно бы надежда хоть была! Но… если мозгов нет? Ну, нет у Лены мозга, ну что теперь – рядом лечь и умереть?! Жизнь ведь продолжается! А Ева от нее отказывается. От жизни, в смысле. Мать Тереза, блин!

– Бывает, врачи ошибаются, – тихо, неуверенно возразила я. Дима ничего не ответил. Наверное, подумал, что я «туда же».

Я тоже молчала и не могла согласиться, что Ева очень мучается. Внешне она выглядела счастливой.

Мы прогуляли с Евой около часа.

– Бабушка с дедушкой зовут меня к себе, с Леночкой. Говорят, что у них есть знакомый хороший врач-невропатолог. Знаешь, как они называют Лену?

– Как?

– Факел. Елена переводится с греческого «факел», – улыбнулась Ева.

Они собрались домой. Мы тепло попрощались с Евой, я обещала заходить чаще. Я шла в весенних меланхоличных сумерках прямо по лужам и думала о Еве. Мне хотелось поклониться ей в ноги. Упасть перед ней на колени и не вставать…

Я часто виделась с Евой. Через полгода муж бросил ее – они развелись, и Ева уехала с дочерью в Салоники.

Вскоре после этого я встретила мать Евы, и она стала жаловаться на дочь:

– Это все ее упрямство. Димка ей говорил: отдай Лену в интернат. А Ева ни в какую. А то жили бы и жили… Бедная моя доченька! – неожиданно всхлипнула мать Евы. – Это она в отца. Такой же был…

Я молчала и думала, что любовь Евы к дочери никак нельзя назвать упрямством. Вообще, после встречи с Евой, я стала по-другому относиться к жизни. Переосмыслила все. Для меня действительно все было слишком упрощено в этом мире.

Мы с Евой переписываемся по e-mail’у. В одном из первых писем Ева подробно написала мне о разрыве с мужем: «Расставались мы с Димой очень тяжело, со скандалом. Он ребром поставил вопрос: «Или я, или Лена» – и долго уговаривал отдать ее в интернат. Говорил, что я смогу часто навещать Леночку, доплачивать сиделке, санитарке – благо, деньги есть… Уверял, что там ей будет лучше, что ей все равно. Ира, ты только подумай, будет лучше в интернате, где санитарки зимой открывают окна настежь, чтобы дети простудились и умерли – меньше хлопот, им же «все равно», этим детям. Дима много мне всего сказал неприятного. Что я – «греческая ортодоксальная фанатичка», одержимая идеей о вселенском благе, разрушающая свою собственную семью. Что все это – фальшь, никому не нужная жертва, что во всем виновата Лена и т.д. и т.п. Я долго плакала той ночью, сидя около Лениной кроватки и думала. Ира, я рассуждала вполне логично: Дима уже самостоятельный, самодостаточный мужчина. Да, я нужна ему, но все-таки он сможет прожить и без меня. А Леночка – больна, беспомощна и одинока. И никому не нужна, кроме меня. У нее есть только я, мама. И я решила, что останусь с дочкой. Зато, Ира, ты представить себе не можешь, как мне радостно, когда я вижу, что Лена узнает мой голос! Успокаивается, когда я начинаю разговаривать с ней! Я поняла, что мой тяжелый выбор, мое мучительное решение оправдано».

Сейчас Леночке уже шесть лет. Ева пишет мне, что, благодаря специальному массажу и уходу, дочка уже умеет держать голову, переворачивается со спинки на живот, сжимает пальцы в кулачки и самое главное – улыбается.

Еще Ева пишет, что ходит в греческий православный монастырь, что у нее появились хорошие друзья, что ей очень нравится в Салониках, но все-таки она скучает по России.

Я распечатала и благоговейно храню все Евины письма – письма настоящего счастливого человека.

 

В тот день отец Евгений отпевал двенадцатилетнюю Любу. На вид ей можно было дать лет восемь, не больше. Личика маленькой и хрупкой девочки почти не было видно среди моря ромашек – она их очень любила при жизни. А рядом с ней в гробике лежал старый и потрёпанный плюшевый мишка…

Отцу Евгению уже не раз приходилось отпевать детей. Всегда это было очень тяжело. И он с трудом подбирал слова, пытаясь утешить родителей.

Но сейчас ему было как никогда больно. Невыносимо. Отец Евгений отпевал свою самую любимую прихожанку.

Борясь с подступающим к горлу комом, он с трудом пел: «Со святыми упокой». И держался лишь потому, что знал: Любочкина душа сейчас правда Там. Со святыми, с ангелами, с Богом.

***

Эта семья появилась на приходе четыре года назад. Илья, Марина и их трое детей: маленькие близнецы Паша и Петя и восьмилетняя Люба.

На старшую девочку все сразу обратили внимание. Даже не потому, что она заметно хромала, а лицо её портила заячья губа. Она вела себя не как другие дети. Любу совершенно не интересовала шумная ребятня, которая устраивала на подворье какие-то игры. Она не пыталась с ними познакомиться и даже как-то сторонилась. Зато она постоянно возилась со своими братишками и внимательно следила, чтобы никто из детей их не обидел. А если это случалось, испуганно закрывала собой малышей и тихо говорила:

– Пожалуйста, не надо.

Еще она часто подходила к родителям, брала за руку то одного, то другого, прижималась и заглядывала в глаза. Как бы спрашивая: «Вы меня любите?» А те с ласковой улыбкой гладили её по голове.

Позже отец Евгений узнает, что совсем недавно Илья и Марина взяли Любочку из детского дома.

Пете с Пашей тогда было девять месяцев.

***

Родную мать Любы Нину лишили родительских прав.

Когда-то она была дворничихой-алкоголичкой. А потом её выгнали с работы, и она стала просто алкоголичкой.

В её грязной, пропахшей табаком и дешёвой водкой однокомнатной квартире постоянно пребывали какие-то мужики и стоял пряный угар. И Нина даже не помнила, от кого из них она однажды забеременела.

Хотела делать аборт, но кто-то из собутыльников сказал, что за детей «много платят» и на пособия можно прекрасно жить.

Всю беременность Нина вела свой привычный образ жизни. И даже не задумывалась, что теперь она не одна.

– Моя мать чего только ни делала. А я вон здоровая как лошадь, – гордо говорила она.

Девочка родилась раньше срока. Крохотная и синяя. Одна ножка у неё была короче другой. Голова, болтающаяся на шейке-ниточке, казалась огромной по сравнению с тощим болезненным тельцем. А её маленькое сморщенное личико было изуродовано заячьей губой.

– Фу, какая страшная, – с отвращением сказала Нина и отвернулась от дочки.

Ей было противно брать малышку на руки, и кормила она ее только потому, что мечтала поскорее выписаться, получить «хорошие деньги» и напиться.

***

У Нины была старенькая одинокая сердобольная соседка, бабушка Вера.

Зная, что та должна родить, она купила на свою крохотную пенсию подержанную кроватку с подушечкой и одеялом, видавшую виды коляску и из своего постельного белья нашила пелёнок.

Будущая мать всем этим мало интересовалась. Бабушка попросила в своём храме у прихожан ненужную детскую одежду и памперсы. Там же она потом ее и крестит.

– Назови её Любовью, – говорила бабушка Вера Нинке. – Будут у нас с ней именины в один день.

– Да какая она Любовь, с такой рожей, – ухмылялась та.

Но согласилась. Просто потому, что ей было все равно.

Поняв, что «хорошие деньги» за ребёнка – это копейки, мать, казалось, вообще возненавидела дочь.

– И зачем я тебя, уродину, только родила, – кричала она со злого похмелья. – Людям показать стыдно.

Она била её по лицу, когда кроха плакала и просила есть.

Та не понимала, почему? Где же её мамочка, которая ей так нужна? Которая должна прийти и спасти? И плакала еще сильнее. Пока ей не сунут грязную бутылку с дешевым питанием.

Люба могла часами лежать в мокрых пелёнках и никто не обращал на это внимания – ни Нинка, ни её вечные гости. И в конце концов, утомленная своим же криком, засыпала.

Со временем она вообще научилась не плакать. А просто смотрела в потолок и ждала. Или укачивала себя, мотая головкой из стороны в сторону.

Она никому не была здесь нужна. И только бабушка Вера, когда были силы, выходила с ней погулять во двор. Или брала к себе домой и пела колыбельные. А когда Любочке был год, подарила ей хорошенького плюшевого мишку. И он надолго станет её верным другом, которому можно все рассказать, уткнуться в него лицом, как, наверное, утыкаются дети в мамину грудь, и заснуть.

Но скоро бабушка Вера умерла. И Люба с мишкой остались одни. Не считая Нинки, конечно.

***

Люба росла, Нина старела. Кавалеров, даже вечно пьяных, становилось меньше. И все чаще она била дочь. Страшно, жестоко – за всё. Вымещая на ней злость за свою неудавшуюся жизнь.

Она била её за разбросанные по квартире бычки и бутылки. За то, что та хотела есть. И кормила и вообще что-то для неё делала только потому, что к ней уже приходила опека. Нина не боялась её потерять, нет. Просто ей как матери-одиночке за Любу копейки, но платили. Била за то, что Люба приходила домой в грязном, разорванном платье. А когда та пыталась объяснить, что её толкнул мальчик во дворе, со злостью говорила:

– Правильно сделал! Не можешь даже за себя постоять!

Любочка правда не могла за себя постоять. А дети ее не любили и смеялись над ней.

– Смотрите, хромая! – кричали они ей в след.

– Страхолюдина!

– Дочь алкашки!

Чуть повзрослев, она уже не обращала на них внимания. Садилась где -нибудь в стороне, под кустом или на лавочке со своим мишкой и что-то ему рассказывала.

А когда была помладше, хотела подружиться, подходила и приветливо улыбалась своими изуродованными губами.

Они тыкали в неё пальцем, ставили подножки. Люба падала, по привычке закрывала голову руками, как делала, когда её била мать, и лепетала сквозь слезы:

– Пожалуйста, не надо!

Потом она так же будет бояться за своих братишек и закрывать их собой от других детей.

***

Удивительно, но в этом аду Люба росла очень хорошей, доброй девочкой. Как будто оправдывая своё имя.

Она старалась угодить Нинке. Как могла, наводила порядок. Накрывала её одеялом, когда та, пьяная, засыпала на полу. И это были самые счастливые минуты в её жизни. Она расчёсывала спутанные, грязные материны волосы и приговаривала: «Ты красивая», – то, что ей самой никто никогда не говорил. Может быть, бабушка Вера, но Люба этого не помнила.

Не видя от матери ласки, она, когда та валялась «бездыханной», ложилась рядом, брала ее руку и обнимала ею себя. И представляла, что мама сама это делает и шепчет ласково: «Доченька, солнышко, я люблю тебя!» Так всегда говорит соседка с пятого этажа тётя Ира своей маленькой Наташе. Иногда она так и засыпала рядом с Нинкой, прижав к себе мишку. А потом наступало утро, и Люба просыпалась от грубого толчка в бок и хриплого: «Воды принеси!»

Иногда, правда, Нинка была с Любой помягче. После первых двух-трех стаканов. Тогда она звала её, брала за плечи, смотрела на неё мутным взглядом и говорила: «Что ж ты у меня такая страшная!» И могла заплакать пьяными слезами.

Однажды Люба увидела, как кто-то из детей подарил своей маме букетик полевых цветов. И та расцвела, обняла, начала целовать белобрысую макушку.

– Если я подарю маме цветы, она тоже, наверное, обрадуется, – подумала девочка, – ведь ей никто никогда не дарил.

Любочка нарвала букет ромашек. Они ей очень нравились – светлые, приветливые, солнечные.

Похожие на бабушку Веру – круглолицую, ласковую и всегда в белом платочке. Такой она изредка смутно всплывала в её детской памяти.

Дома злая с похмелья Нинка отхлестала её этими ромашками по лицу. Из носа у Любы пошла кровь.

– Бутылки пойди лучше сдай, денег нет, а этот веник выброси, – крикнула ей вслед мать и вытолкала за дверь.

Кто-то из соседей, увидев девочку с окровавленным лицом, вызвал милицию. И на этот раз Любу забрали. Ей было шесть лет.

Когда её увозили, она вела себя тихо и даже не плакала. А под курточкой, чтобы никто не видел, прижимала к себе своего плюшевого мишку.

Только тогда, поняв, что произошло, Нина запричитала. Может, из-за тех копеек, которые ей платили. А, может, правда, шевельнулось в ней, наконец, что-то человеческое. Ведь кроме Любочки, её саму никто и никогда не любил.

***

Люба оказалась в детском доме – старом и обшарпанном. Но по сравнению с её квартирой он показался ей чуть ли не дворцом.

Её старую грязную одежду выбросили. Помыли, причесали. Дали чистое. Люба с удивлением гладила подол своего нового платья и не верила, что это для неё.

У неё хотели отобрать мишку – может, зараза какая на нем. Но Люба так плакала, что какая-то женщина попросила:

– Не надо, оставьте, я его постираю.

И погладила девочку по голове. Та сначала пыталась закрыться руками, боялась, что её ударят, но женщина ласково сказала:

– Не бойся, тебя никто не обидит. Тебя как зовут?

Так Люба познакомилась с Мариной.

Марина работала здесь воспитателем. Она очень отличалась от остальных сотрудников детдома какой-то трогательной сентиментальностью.

Она смотрела на всех этих деток, еле сдерживала слезы и хотела всех обнять.

Нет, другие не были злыми. Они тоже были хорошими людьми, но со временем привыкли к детскому горю. И просто делали свою работу.

А Марина привыкнуть не могла.

***

Странно звучит, но Любе нравилось в детском доме. Её почти не били, там были такие же несчастные дети, которым в жизни не повезло. Иногда они, конечно, дрались между собой, порой доставалось и ей. И как и раньше, она закрывала голову руками и просила:

– Пожалуйста, не надо!

По сравнению с домом, её хорошо кормили. С ней занимались, играли . У неё была чистая кровать и игрушки. Но больше всех она любила своего мишку. И часто сидела с ним одна в уголке.

Скучала ли она по матери? Может, да, а может, и нет. Она спрашивала о ней первое время, а потом перестала.

Люба очень привязалась к Марине. Она часто вспоминала, как та первый раз погладила её по голове. Марина всегда гладила её при встрече, разговаривала с ней, но тот, первый раз, был самым удивительным.

А Марине было жалко Любочку. Со временем она заметила, что все чаще думает об этой напуганной хромой девочке с заячьей губой.

***

Как-то за ужином Марина рассказала о Любочке своему мужу Илье.

– Может, заберём? – неожиданно для себя самой спросила она.

– Мариночка, я понимаю, жалко. Но всех же не возьмёшь.

А потом Марина забеременела. Двойней. Ей все тяжелее становилось работать, она много времени проводила на больничном, и они с Любой виделись все реже.

В последний вечер перед декретным отпуском она зашла к девочке попрощаться.

– Ну все, Любочка, ухожу. Расти большая, будь хорошей девочкой… – она замолчала, не зная, что ещё сказать. – Я… Я люблю тебя…

– Пожалуйста, не уходи, – шептала ей в след Люба. – Мама…

А когда Маринины шаги затихли, отвернулась к стене и уткнулась мокрым лицом в своего мишку.

Потом она часто так лежала и плакала.

***

А у Марины родились мальчики – прямо накануне Петра и Павла. И назвали их в честь апостолов. Счастью родителей не было предела. И Марина все реже думала о Любочке.

Но однажды, гуляя с коляской, они оказались у детского дома.

– Мама! – Раздался вдруг знакомый голос.

Марина обернулась. Из-за забора на неё смотрела Люба. И по щекам у неё текли слезы.

Илья положил Марине руку на плечо. Они всё решили.

Так у Любы появилась семья.

Конечно, сначала было непросто, особенно Илье. Ведь чужой человек в доме. Свои ещё маленькие совсем. И постоянная суета.. Они только переехали на новую квартиру.

Но Люба была редким ребёнком, удивительным. Она действительно была Любовью.

Она не верила в своё счастье и, казалось, была готова сделать всё, чтобы доказать новым родителям, что она его достойна.

Она быстро научилась обращаться с братишками и возилась с ними днями напролёт. А они радостно ей улыбались и тянулись на руки. Малыши не видели ни её заячьей губы, ни короткой ноги. Они видели прекрасную старшую сестрёнку, которая их очень любит.

Люба помогала Марине убирать квартиру и попросила научить её готовить. И однажды с гордостью поставила перед папой (ей так нравилось это новое слово – «папа») свой первый приготовленный для него обед – куриный суп. Пересоленный, правда. Но Илья героически съел и очень хвалил.

Они много гуляли и как-то набрели на поляну с ромашками.

– Я так люблю ромашки, – сказала Марина. – Любочка, собери мне букетик.

Девочка нарвала охапку цветов, и Марина обняла её и поцеловала в макушку. Так, как она мечтала когда-то, чтобы сделала Нина.

***

Они стали ходить все вместе в ближайший храм, к отцу Евгению. Там Люба впервые исповедовалась и причастилась. Что она говорила о себе батюшке – неизвестно. Но потом он сказал Илье с Мариной:

– У вас удивительная девочка. Берегите её.

Вечерами Марина читала ей книги. Часто о Боге, о святых. Любе очень нравилось слушать о Христе.

И однажды она спросила:

– А можно я и за маму Нину буду молиться?

– Конечно, можно.

Укладывая спать, Марина обнимала её. Люба с улыбкой засыпала и сквозь сон слышала ласковое:

«Доченька! Я люблю тебя!»

***

Так прошло три года.

Люба ходила в школу. Сначала кто-то над ней смеялся, но потом все привыкли и перестали обращать внимание.

Она не стремилась общаться с другими детьми. Хотя была всегда приветлива и ни разу никого не обидела.

Ей больше нравилось дома, где её все любили. Где её никто никогда не обругал, не ударил и называли красавицей. Она грелась в этой любви, которой так мало видела в жизни. И сама любила – чисто, преданно, благодарно.

Ещё она любила храм и отца Евгения. Она помогала на подворье, ухаживала за цветами, о чем-то говорила с батюшкой. И подолгу стояла перед иконами – что-то шептала…

А потом Люба заболела. Наверное, прошлая жизнь сказалась, и надорвался маленький организм. Она сгорела от лейкоза буквально за полгода. Родители продали машину, квартиру, переехали к родителям, но врачи не смогли ничего сделать.

Люба умерла в больнице. Незадолго до этого отец Евгений её причастил. Она держала за руки Илью и Марину, которых чудом к ней пустили, и слабо улыбалась. С этой улыбкой она и заснула навсегда.
Тихо ушла из неё её чистая детская душа, только в конце отдохнувшая и узнавшая, что такое тепло…

А рядом лежал её плюшевый мишка…

 

автор: Елена Кучеренко

Источник: www.diveevo.ru

А у нас в гостях опять Красивые люди!

Историю рассказала наша читательница Ирина Рудик. С радостью складываем такие жемчужины в сокровищницу. Пусть они будут украшением этого блога, лучами света и доброй памятью.

…Последний ролик «Как выглядят 50 лет любви» напомнил мне о семье, с которой я была очень близка. Что-то похожее. И про неё тоже сняли фильм. В своё время работала в больнице вместе с Таисой Петровной. Мы подружились. Разница в возрасте у нас была двадцать лет. Многие удивлялись нашей дружбе. Но мы не чувствовали эту разницу. Ведь бывают люди и в шестьдесят лет с молодой душой, и в сорок — старики.
Судьба у неё не из лёгких. Муж в сорок лет оказался в инвалидной коляске. Двое несовершеннолетних детей. Но Таиса Петровна не бросила его. Более того, она постаралась сделать всё для того, чтобы он выжил, и ЖИЛ!!! А жил он в буквальном смысле этого слова, то есть совершенно полноценной жизнью. Конечно, им было очень тяжело. Пока она выходила его, «поставила на ноги». Чего это стоило… Но Генрих Павлович тоже был молодцом, старался изо всех сил, работал постоянно над собой. Мне нравилась их поговорка: «Спеши улыбнуться, чтоб не успеть заплакать». В этом была жизненная позиция семьи. Хотя всегда всё сводилось к борьбе за жизнь. Тут словами не опишешь… Но, улыбаться они очень любили и делали это с удовольствием!


К великому сожалению, несколько лет назад они один за другим ушли из этой жизни…
И мне их очень не хватает.
Мы когда-то говорили с Таисой Петровной, что есть такое понятие, как родственная душа. И радовались, что нас свела судьба вместе. Я благодарна судьбе, что она свела меня с моей родственной душой, с Таисой Петровной. И я имела счастье общаться с ней и с Генрихом Павловичем!
Сейчас дружу с их детьми.

Вот обещанный фильм.  История любви 
(с) Ирина Рудик

Время от Рождества до 17 января называют Святыми днями. Это особенное время! Чудеса, подарки, исполнение желаний, нечаянные радости!

Конечно, и мы с Олюшкой приготовили вам подарок. Это та самая музыкальная коллекция, которую Олюшка слушает с рождения и по сегодняшний день. Именно эта подборка шедевров музыки была её коконом ещё в кувезике. Именно эти произведения вдыхали в неё своё волшебство, разбивали пустоту, обогащали, утешали, помогали выкарабкиваться, держаться и плыть!

8 часов гармонии из Музыкальной шкатулки Олюшки —  теперь и для вас! Скачивайте целиком наш архив (840 мб) или отдельные произведения, подбирайте комфортную громкость (у нас звучит негромким фоном) и наслаждайтесь!

 

Ещё приглашаю всех желающих побыть немножко волшебниками! Ведь у Бога нет других рук, кроме человеческих.

Наталья Журбина — это человек из серии «Красивые люди»! Она 23 года борется за то, чтобы её дочь Дашка жила и чтобы Дашке не было больно жить. Вот такое простое желание. Наталья всегда всем помогает, несмотря на свою ситуацию. И нас она поддержала в своё время. Сейчас Даше снова нужна помощь. Очень! Это Дашин сайт. Всегда с интересом читаю, особенно рубрику «Мысли вслух».

С Рождественскими днями!

 

Невыдуманные истории о красивых людях.

/ Татьяна Краснова. Приоткрыть окно.
Опубликовано в журнале «Знамя» 2014, №4/

Муся

Мусина история показалась мне тогда страшно важной, такой же важной она кажется мне теперь, годы спустя.

Я переписываю ее из своего тогдашнего дневника почти без изменений.

* * *

Живет себе где-то в российской провинции семья: мама, папа и сын. Рождается у них второй ребенок. Девочка. Называют они ее Мусей и растят два месяца. А потом Муся заболевает. Страшно заболевает. Раком крови. Лечить Мусю придется долго и трудно, и итог этого лечения совершенно неясен. Так бывает, к сожалению.
Дальше происходит то, что тоже бывает, но все-таки, слава Богу, нечасто.
Родители отказываются от Муси и уходят, оставив ее в больнице.
Вот тут важно сказать одну вещь.
Их мотивы и причины, а также их личные качества и посмертное воздаяние меня совершенно не занимали тогда, неинтересны они и сейчас. Были у них, надо думать, и мотивы, и причины…
Неважно.
Они больше не имеют значения, эти люди и их причины, и говорить не о чем.
Важно то, что в нашу больницу из провинции привозят одинокого трехмесячного котенка, с которым произошло нечто очень страшное. И дело даже не в том, что котенок болен, хотя и это тоже… Страшно совершившееся над котенком злодеяние.
Бросили, предали, выкинули, отказались.
Вот чем хороши «чистые» и «однозначные» случаи: они хороши «чистыми» и «однозначными» реакциями.
Муся попадает к нам под Новый год.
После секундной оторопи огромная толпа людей кидается исправлять то, что произошло с Мусей.
Пеленки, памперсы, соски, няня.
Нужна очень особенная няня. Такая, которая будет жить круглые сутки в крошечном боксе, драить этот бокс с пола до потолка, поить, кормить, мыть, менять, следить…
Оказывается, что это очень трудно — найти такую няню. Обычно на этот алтарь кладется мама…
А дальше…
Вот дальше я хочу очень точно, прямо-таки прецизионно точно сформулировать для себя и для вас одну важную вещь: Для победы над злом нужна святость!
То есть каков враг, таков должен быть и его противник. Иначе не получится ничего.
Враг — абсолютное зло — есть. Святых — нет.
Есть толпа грешных людей со своими заморочками в голове, со своими мотивами, желаниями, обидами, амбициями. Им надо эту святость в себе найти.
Иначе говоря, выдавить из себя каплю святости, как выдавливают из пальца каплю крови в поликлинике, когда берут анализ. Выдавить — и использовать как оружие. Иначе враг возьмет верх.
Мусю передают с рук на руки. Смена за сменой. Юные девочки-волонтеры встречают Новый год не в клубе и не на даче, а над кроваткой Муси. Мусе очень плохо.

Я захожу к ней на полчаса, я пришла по другому делу. Мой тогдашний подопечный — полугодовалый мальчик Нуран, лежит в соседнем боксе.

Муся непрерывно плачет. Вернее сказать — скулит. На громкий, требовательный плач здорового ребенка она не способна — сил нет. У нее и права нет так плакать, чтоб по первому звуку бежали к постельке мама, папа и бабушка. Откуда-то она это, кажется, знает… Во рту у Муси «грибы», есть она не может, рот надо все время обрабатывать, все кровит, ей капают химию…
Меня оставляют с девочкой ненадолго — надо отпустить волонтера хотя бы выпить чаю.
Сначала я пробую держать ее на руках, но я отвыкла, я не помню…
Я стою над кроватью, положив на Мусю руки. От человеческого тепла Муся перестает скулить и только тихо хнычет. Две мои руки покрывают все Мусино тельце.
Если вы спросите про Бога, то я твердо знаю, где в это время находится Бог.
Он лежит вот в этой кроватке, и я стою, положив на Него руки, укачиваю и бормочу: «Прости, Господи, прости, Господи!».
У меня дела, мне пора, моей святости — полкапли…
А потом происходит вот что.

Ольга Свешникова
Находится девушка. Девушку зовут Оля. Она красотка, на плече у нее вытатуирован дракон, она любит рок и мотоциклы. Увидев Мусю, Оля забывает о мотоциклах и драконах и остается в боксе.
Она бросает свою жизнь, дела, работу и переселяется в отделение онкогематологии. Она, кажется, не спит и не ест. Она сутками стоит над кроваткой. Соседки по боксу говорят: «Как ни проснусь — она что-то с ней делает!».
Оля говорит с Мусей. Без конца что-то лепечет и мажет, вытирает, моет, меняет…
Проходит две недели. Я захожу к Мусе на минутку, я опять пришла по другому делу. Я захожу — и обмираю. Улыбающаяся розовощекая Муся безо всяких грибов лежит в кроватке и, как некий фантастический локатор, следит за Олей. Нет, это не точно… Точно сформулировать трудно. Она СВЕТИТСЯ в Олину сторону. Тянет к ней ручонки и смеется. И Оля ее щекочет, поет над ней, как большая птица, а Муся поет в ответ как маленькая птичка.
Вы когда-нибудь видели ЛЮБОВЬ? Вот я — видела.
Мне очень повезло. Честно.
Теперь — самое главное.
Тогда я еще не знала, что будет с Мусей и Олей. Теперь — знаю. Муся доживет до осени. К удивлению врачей, которые отмеряли ей срок много короче.
Мы будем отпевать Мусю в одной из старинных московских церквей, и она будет похожа на драгоценную фарфоровую куклу, лежащую в коробке среди цветов и кружев. И алтарные ворота будут открыты ей навстречу, и волонтеры будут складывать из бумаги кораблики, вставляя в них свечки, чтоб воск не капал на каменный пол.
И молодая, сильная Оля переживет Мусину смерть, но раз в год, в день ее рождения, одна или с друзьями, будет приезжать на кладбище на окраине города и запускать в небо цветные воздушные шары…
И странно и волшебно сложится пасьянс, и годы спустя на одной из наших благотворительных акций Оля встретит Петю — шикарного Петю, два метра ростом, с такими же, как у нее, татуированными драконами на плечах, Петю, который возит детское барахло по домам малютки, мотается по тюрьмам и приютам, тушит пожары и спасает людей…

И когда сошедшей с гор водой смоет городок на Кубани, они в ту же ночь поедут туда вдвоем…
А потом Петя и Оля поженятся и возьмут из детского дома мальчика со страшным диагнозом, которого мама родная бросила, что уж говорить о чужих людях. Врачи будут отговаривать Петю и Олю, рассказывать им о том, что года через три у их сыночка отнимутся руки и ноги, а потом он перестанет дышать…
А Оля и Петя будут слушать и улыбаться.
И настанет день, когда я приду на крестины в другую прекрасную церковь в центре Москвы, где служит старый священник, отец Пети, и принесу огромного игрушечного кота в подарок их новенькому сыночку. И сад будет цвести вокруг церкви, и мальчик будет сидеть на руках то у мамы, то у папы, и все будут думать, что врачи-то тоже не всегда правы…

Спасибо Тебе за друзей, Господи.

Пусть Твой ангел несет перед ними фонарь, освящая им путь, куда бы они ни шли…

 

А это та самая Оля — Ольга Свешникова. И теперь у них с Петей уже двое деток. Младшую девочку с синдромом Дауна они удочерили совсем недавно.

172-415x600

Хочу познакомить вас, друзья, с необыкновенной Мамой Галиной! С необыкновенным малышом Семёнушкой! Эти два человека оказались мне родными, близкими, любимыми, хотя лично мы не знакомы. У Семёнушки оказался диагноз, похожий на Олюшкин. Галочка нашла нас по интернету. Рассказала свою историю. Честно говоря, я читала и рыдала… И радовалась за эту красивую Маму! Как она прекрасна в своем мирном состоянии, в своем послушании Богу, в своем мужестве и простоте, в своей неиссякаемой вере и любви! Галочка, я благодарна Богу,что знакома с тобой, моя хорошая!

Семёнушка не выжил… Но это не история с грустным концом. Верю в это!

Галочка написала письмо Семёнушке. И краткий рассказ о том времени, счастливом для них, когда они были вместе.
Это строки, написанные Любовью.

«Письмо моему сыночку»
Мой золотой мальчик, мой ангелочек. Вот уже три месяца тебя нет в моем животике. Ты в сердце моем и на небесах у Господа Бога. Там и бабушка, и дедушка… И я уверена, что тебе там очень хорошо. Мама с папой тебя помнят и очень любят.
Сжимается мое сердце, Семенушка, понимая, что сейчас могла бы быть с тобой, мой ангелочек, тотохала бы тебя и была бы вся в тебе.
А как все начиналось, мой сыночек!
18 октября 2015 года долгожданные две полосочки на тесте! Мы были рады и ждали тебя, наш малыш!
Как один день моя счастливая беременность пронеслась перед глазами. Это был самый чудесный период в моей жизни.
Помнишь наш дневничок беременности?
Сердечко стучит!!! АААА, какое это счастье! Слава Тебе, Боже, Слава Тебе! Богородица, спасибо! Матронушка, спасибо! Молитвами вашими мы растем!

Слава тебе, Боже, Слава Тебе!
Хорошее беременное состояние!

Все Слава Богу у нас!
Сходили вчера на УЗИ, все хорошо у нас там! Растем!

Лежим теперь, отдыхаем, папа наш все делает теперь!

Чувствуем себя, Слава Богу, хорошо! Тошнит уже меньше!
Во вторник встреча с малышом! Ох, как волнительно, так мы ждем этого момента!

Мы попали в больницу с кровотечением.
Скорая, больница, как страшный сон, все, Слава Богу, в тот же день закончилось. Два дня в больнице, на выходные — домой.

В общем, на УЗИ все плохо, все маркеры повышены.
Риск 1:4 по синдрому Дауна. Направили в Москву на экспертное УЗИ и к генетику.
Но мы отказались.
Наш малыш самый любимый и желанный! Какой есть — он наш!
А сейчас будем молиться, причащаться!
Господь нас не оставит!

Причастие! Слава тебе, Боже, Слава тебе!
Были мы вчера у Матроны! Какая благодать! Мы даже два раза приложились, народу было чуть- чуть!
И потом на УЗИ.
У нас СЫНОК! Но опять мы не спокойны… Поставили дисплазию скелета. Боремся дальше!
Конечно, у них прогнозы неблагоприятные, но Господь нас не оставит, мы идем дальше.

Мы ходим причащаться каждые две недели.
Сынок пинается..
Наш врач тоже увидела скелетную дисплазию.
Все-таки ручки и ножки отстают от срока и грудная клетка уменьшена.
Вот ждем, что нам профессора скажут.
Так все это страшно, но мы справимся с Божьей помощью.

Мы вчера были в Москве.
Сначала поехали к нашей любимой помощнице Матроне. Такая благодать у нее! Попросила ее на УЗИ со мной сходить.
Теперь об УЗИ. Нам ставили до этого летальную дисплазию, говорили, что легкие не раскроются — грудная клетка совсем маленькая.
Мы приехали вчера на консилиум.
Вот мы сидит, ждем очередь, читаем акафист. Идем… Страшно!
Смотрит и сразу говорит: «Ахондроплазия, не летальная, порок очень легкий, просто не высокого роста малыш будет. Но сейчас с трех лет делают операции деткам и рост будет как у всех». А то у нас сейчас врачи, чуть что — сразу убивать.
Вот так с Матронушкой мы сходили на УЗИ!.

Мы пролежали в стационаре недельку. Лечили нам наше многоводие. К сожалению, это следствие нашего диагноза, поэтому его не вылечить.
Прошли консилиум. Пугали нас, конечно, всякими страшилками про наш диагноз. Но мы уже с такой защитой Божьей, что ничего не страшно!

Мой сладкий сыночек, мы тебя так любим и ждем!!!
Уже начала все готовить для малыша.

Ну вот разменяли последнюю десяточку нашей беременности!
Сынок растет, пинается.

Были на УЗИ. Косточки наши плохо растут.
Диагнозы УЗИсты ставят неутешительные.
Мы не сдаемся, верим и ждем нашего сынульку!
Все равно он у нас самый любимый и долгожданный!
Если Господь дал такие нам испытания — пройдем смиренно.
На все воля Божья.

Мы сделали беременную фотосессию. Такие красивые!

Уже официально доношенные.
Так что чуть-чуть и будет наш сынуля долгожданный уже сопеть в кроватке!

Ну вот и все….
По стечению обстоятельств, сегодня опять четверг, я должна была написать: «Вот 38 неделя, все хорошо». Но в этот раз все не так…

Наш сынок родной, любимый, долгожданный… Он Ангелок теперь!
10 июня в 12:45 его не стало. Мне сделали кесарево сечение, но сынуля так и не смог сделать вздох, остановилось сердечко.
Вчера Семенушку мы похоронили. Он такой у меня зайка, хороший славный куклёнушек. Лежал в гробике как пупсик.
Пол меня не стало… Как пережить это… Да никак… Просто жить, зная, что Ангелочек там на небесах, ему там хорошо, он молится о нас.
Если Господь дал нам такое испытание, значит для чего-то все это нужно.
Ровно неделя, как нет моего сыночка.
Такая пустота….
Вспоминаю этот день…
В шесть утра муж везет меня в роддом, счастливую.
Родовая прекрасна, в углу икона Божьей матери «Помощница в родах».
Акушерка говорит: «Все хорошо».
Я молюсь, читаю Акафист Божьей Матери, 150 раз молитву «Богородице Дева, Радуйся».
Ко мне в палату приходят девочки-практикантки, будущие акушерки. Болтаем, так хорошо!
Они мне говорят: «Вы такая счастливая, сияете вся!»
Конечно, ведь сегодня малыш будет рядом у меня на ручках!
Потом пришел врач. Посмотрел, говорит: «Даже мучить не будем. Голова не встает в таз».
Начинают готовить к кесареву сечению.
Началась операция. Разрезал, начал доставать сынулю. Да так сильно тащил, что у меня было ощущение, будто все органы сейчас вынут.
Сынулю передают врачу, я спрашиваю: «Дышит? Не слышу криков».
Анестезиолог, говорит: «Пока не дышит, работают над ним».
Потом мне его показывают, так со спины, он с трубкой в ротике.
Сынуля с маленькими ножками, головастенький и пузатенький, как маленький будда.
Все, что я успела в тот момент запомнить.
Анестезиолог вводит какой-то укол и все, я отрубаюсь.
Проснулась — уже зашивают.
Я в тумане.
Меня везут в реанимацию. Через 5 мин приходит главный педиатр. Говорят, что сын умер, что не смог сделать вздох, сердечко остановилось…
Я плачу, звоню мужу, сестре, батюшке.
Все поддерживают.
Улетел Ангел на небо. Там тоже они нужны.
Четыре дня лежала в послеродовом отделении. Все мамочки с детками.
Все, кто приходил из врачей, спрашивали: «А где ваш ребенок?» Такая вот организация, под конец говорю: «Сил нет, нельзя ли указать где-нибудь на карте?»
Во вторник меня выписали. Там был фотограф, и были люди на выписке. А я сижу, жду мужа и рыдаю…
Со мной только пакеты вещей.
Неиспользованные пеленочки, бутылочки, памперсы…
Реву… Самые трудные дни в моей жизни.

Сынок, наша история с тобой, конечно, для земной жизни печальная, но мы же все равно вместе будем. Чуть попозже. Как говорила твоя бабушка: «Жизнь — это два понедельника. Один понедельник уже прожили».
Мама твоя хоть и грустит порой, и отчаивается, но это все от немощи нашей. Господь и Богородица укрепляют. Силы и радость даются нам свыше.
Я очень люблю тебя и надеюсь, что Господь смилуется и, когда придет наше время, мы окажемся все вместе рядом с тобой на небесах!

rrrrr

rrr

images0N9O7IE8

Вот бы в нашу медицину и в людей в целом, потому что медицина — это часть нас, вживить такой подход!

Рассказ неонатолога Эльвиры ПАРРАВИЧИНИ записала Алиса ОРЛОВА

Несмотря на все усилия врачей, некоторые жизни будут очень короткими. Их продолжительность может измеряться часами, но, тем не менее, они становится воплощением красоты и гармонии. Причастность к рождению таких младенцев – уникальный опыт для всех, кто стал свидетелем их краткого присутствия в этом мире.
Вот что рассказала доктор Эльвира Парравичини, которая работает в детской больнице Morgan Stanley при Колумбийском университете:
«Для начала хочу рассказать об одном наблюдении, которое я сделала, во время своей работы. В родильный зал я прихожу больше 30 лет, но всякий раз, входя туда, заново понимаю: жизнь – это обещание. Жизнь каждого человека – обещание счастья. Меня всегда поражает тот момент, когда в зале вдруг становится на одного человека больше. «Какой красивый!» — радуются все. Новый человек уже самим фактом появления меняет мир вокруг себя, порождает массу эмоций. Новорожденному, в отличие от нас, не нужно ничего делать, чтобы вызвать сильные чувства, достаточно просто родиться.
И я твердо уверена, что рождение – не просто биологическое событие.
В больнице, где я работаю, часто рождаются дети с серьезными проблемами. В ожидании появления на свет этих не совсем здоровых детей мы устраиваем консилиумы, где вместе с другими врачами решаем, как помочь этой семье и что можно сделать для ребенка. Раньше по итогам этих совещаний почти всегда давалась рекомендация прервать беременность. Но моя задача — помочь ребенку родиться, а аборт не оставляет им шанса.

Симона и метод кенгуру
Симона была дочерью моих близких друзей в Нью-Йорке. Она родилась глубоко недоношенной, очень маленькой и очень больной. После ее рождения я провела возле нее шесть часов, делая все возможное, чтобы спасти ее жизнь. Находясь возле этого ребенка, я почувствовала – что бы я ни сделала, жизнь Симоны зависит в большей степени не от моих усилий, а от воли Того, Кто дает жизнь. Я поняла, что жизнь дается не нами и продолжительность жизни не в наших руках. Симона выжила. Сейчас ей шесть лет. Рождение этого ребенка и тяжесть его состояния научили меня тому, как помогать родиться больным детям, как служить их жизни, независимо оттого продлится она несколько часов или лет. Из этих наблюдений и родилась концепция поддерживающего ухода.
Однажды я читала лекцию для старшеклассниц и задала им вопрос: «Если у вас на руках окажется маленький ребенок, и вы захотите, чтобы ему было комфортно, что вы сделаете?» «Согреем, обнимем, накормим, утешим, снимем боль» — девочки сами выдали весь мой список! Этот подход очень прост, а смысл поддерживающей заботы интуитивно понятен каждому.
На протяжении 6-7 последних лет я успела оказать помощь более 50 новорожденным с проблемами. Например, семье из Бразилии, в которой были мама с новорожденной дочкой и двумя старшими детьми. После того, как эта семья узнала, что ребенок родится с проблемами и проживет недолго, они специально приехали в США. Младенец родился недоношенным и весил всего 600 граммов, обычно таких помещают в кювез, но у нас было слишком мало времени. Мы хотели, чтобы девочка, которой суждено было умереть от врожденных патологий, успела почувствовать материнское тепло и заботу. Радость встречи ребенка с семьей – основное чувство, несмотря на то, что эта жизнь была очень короткой. Потребность быть принятым – очень важная потребность. Таким и остался этот ребенок в нашей памяти, крепко прижатый к счастливой маме, в окружении восхищенных старших братьев.
Это было семь лет назад. Недавно я пригласила эту семью выступить на конференции в больнице. Подросшие мальчики рассказали, насколько важны были для них эти четыре часа жизни сестренки. Часто врачи хотят оградить близких, особенно детей от стресса, связанного с болезнью и смертью новорожденного. Но этот случай показал, что ребенок, как бы мало он ни прожил, становится достоянием своей семьи.
Моя задача – помочь ребенку продлить жизнь, но если это невозможно, то сделать так, чтобы эта короткая жизнь была как можно более насыщенной.

Диалог с тайной
Для меня прерывание беременности не является вариантом вообще. На самом деле аборт не нужен ни врачу, ни родителям. Дать ребенку родиться – это естественно. «Вы ждете девочку или мальчика? Имя уже выбрали? – спрашиваю я у родителей, которые приходят ко мне на консультацию. И они с изумлением откликаются, понимая, что на свете есть врач, который тоже ждет появления их ребенка на свет.
Ждать своего ребенка, готовиться к его появлению на свет – естественная потребность. В данном случае врачи просто следуют зову сердца. Я заметила, что этот настрой влияет и на других, люди легко переходили на мою сторону, отзываясь на правду и красоту. Так у нас появилась команда. Вскоре нашлось финансирование, позволявшее сделать отдельную комнату, где родители и родственники могут провести время с ребенком. Побыть с ним, порадоваться, сфотографироваться.
Я верю, что все чувства, вся привязанность к ребенку может быть сконцентрирована, спрессована в те часы, которые ему отпущены. У нас есть специалисты, задача которых позаботиться о сиблингах (старших детях). Они тоже ожидают появления на свет нового человека. В нашем архиве есть фото открытки, которую сделала сестра для своего больного братика. На открытке – отпечаток крохотной ручки. Задача неспециалистов не столько отвлечь детей, сколько помочь им прожить этот драматичный момент по-настоящему.
Когда мы думаем о комфорте, мы не хотим ни продлевать, ни сокращать жизнь ребенка. Ни родители, ни медики не в силах решить, сколько продлится новая жизнь.
Узнать это мне помогла история Алехандры. Эта девочка родилась преждевременно, весила очень мало и страдала тяжелым пороком развития кишечника. Врачи хотели оперировать ее сразу после рождения, но малышку вернули из операционной. Девочка дышала с помощью аппарата, врачи были уже готовы отключить оборудование, но родители попросили подождать. «Мы еще не готовы», — сказали они. Я понимала их желание побыть с новорожденной, но в какой-то момент почувствовала, что действую против интересов ребенка, что я вмешиваюсь в ход событий и меняю его. Доктор никогда не знает, сколько проживет в мире новый человек, и я решила довериться логике событий. Очень хотелось дать родителям дополнительное время. К удивлению всех присутствующих Алехандре постепенно становилось не хуже, а лучше. Наступил день когда мы отключили оборудование… потому что она смогла дышать самостоятельно!
Правда ее недуги никуда не делись и кормить малышку приходилось внутривенно, но она была жива. Пятимесячный юбилей Алехандры отмечали у меня дома, к тому моменту эта девочка и ее семья уже прочно вошли в мою жизнь. Сейчас Алехандре пять лет, она все еще нуждается во внутривенном питании, но это не мешает ей ходить в школу. Этот случай научил меня тому, что наша работа – диалог с тайной.

Одно сердце на двоих
Вопрос, который я не перестаю себе задавать – почему жизнь бывает так коротка? Факт, что у кого-то жизнь такая короткая, кажется несправедливостью. Окончательного ответа я так и не нашла, но были дети, которые приблизили меня к нему, стали частью ответа.
Однажды я познакомилась с молодой парой. Обычные 15-16-летние подростки с пирсингом, они были еще старшеклассниками. Врачи сообщили девушке, что у нее будут сиамские близнецы и советовали прервать беременность. Будущая мама посоветовалась с отцом ребенка, они решили – рожать. Сказали: «Это же наши дети! Мы хотим, чтобы они жили».
Меня поразила их решимость принять и полюбить своих детей.
УЗИ показало, что младенцы срослись грудными клетками и имели общее сердце. В нашей больнице хорошая кардиология, но ни один из кардиохирургов не мог помочь. Не было возможности спасти даже одного из близнецов.
Из-за размера плода будущей маме решено было делать кесарево сечение. Когда я вошла в операционную, то увидела, что с одной стороны стоит команда медиков, возмущенных решением юной матери. С другой стороны выстроились любопытные студенты и ординаторы, готовые сфотографировать сенсацию.
Мне было очень грустно, что не было никого, кто ждет этих детей и будет им рад. Но когда дети появились на свет, отец спросил, можно ли ему подержать их. Было трогательно наблюдать, как он берет близнецов на руки, одевает их. Он обязательно хотел их одеть.
Их жизнь должна была быть очень короткой. У малышей нарастала дыхательная недостаточность и ничего поделать было нельзя. Юный папа держал своих детей на руках, говорил им ласковые слова.
Я вдруг подумала, что этот парень – очень хороший отец. В этот момент я огляделась вокруг и поразилась изменениям. На лицах врачей появились улыбки и слезы, а ординаторы убрали свои фотоаппараты. Все поддерживали этого папу и радовались за него, обнимались и плакали.
Эти дети возникли из небытия, чтобы показать нам чудо. Они существовали, потому что были призваны к жизни. И в этом моменте была самая потрясающая красота и правда. Красота победила сомнения и смерть.
С тех пор я знаю, что моя задача состоит в том, чтобы принять каждого ребенка, независимо от его внешности, болезней, прогнозов и числа хромосом. Обещание счастья сбывается для тех, кто способен взглянуть без страха. И тогда Тот, Кто создал этих детей, наполнит их короткую жизнь смыслом».

EnglishРусский